Горячая гей библиотека

Новости (глава 12, последняя)

Часть 1

Подкатегория: без секса

За нашей спиной заскрипела тяжёлая, требовавшая напора плеча, чтобы открыть её, дверь, и Саша, с разрумянившимся от пива и курева лицом, вывалился, пританцовывая, на лестничную площадку, прямо когда Серёжа массировал мне ладонь, надавливая на какие-то воображаемые, известные только ему точки напряжения двумя пальцами с тыльной и внутренней её стороны. Застав нас за этим странным занятием, Саша заморгал, переводя взгляд с меня на Серёжу.

- Чего случилось? - с какой-то тревогой в голосе спросил он.

- Да Игорь тут...

- Каштан потянул меня за поводок сегодня резко, - соврал я первое, что пришло мне в голову. - И я вот думаю, не вывих ли, а Серёга же спортсмЭн...

- Это Каштан умеет. Его лучше по-другому держать. Я тебе потом покажу, - икнул Саша. - Болит?

- Болит, но терпимо, - притворялся я. - У вас осталось чего поесть ещё?

- И покурить? - с надеждой добавил Серёжа.

Мы задержались ещё на вечеринке, хотя мне, конечно, хотелось вытащить из раздутого кокона пуховиков свою куртку и пуститься с Серёжей наутёк; но, с другой стороны, мне хотелось не торопить события, подумать как следует над тем, что Серёжа рассказал на лестнице и понаблюдать за Сашей, который, как оказалось, пригласил меня на вечеринку по просьбе Серёжи. Вообще Сашина кроткая реакция на появление в жизни его лучшего друга нового лучшего друга заставляла меня подозревать его в большей осведомлённости, чем была ему позволена по нашему с Серёжей соглашению о неразглашении. Впрочем, к тому моменту Саша, со смятым новогодним красно-зелёным конусом на голове, уже до такой степени развеселился, что по выражению расслабленного удовольствия на его лице и блеску блаженства в его глазах нельзя было понять, знает ли он о нашей с Серёжей ссоре и отношениях больше, чем остальные на вечеринке.

То ли из-за того, что я продержался всю эту долгую ссору с Серёжей почти без стимуляторов, если не считать кофеина, то ли из-за перенапряжения от мыслей о том, что, если не помириться на его условиях, то мира не видать вовсе, я почему- то решил наверстать испорченные новогодние каникулы за один вечер и плохо помню, как мы с Серёжей потом спускались вниз по лестнице, и помню лишь, что он смеялся, застёгивая мне куртку, заботливо стараясь не прищемить молнией кожу на подбородке, а я тем временем напевал песню Far East Movement, из которой я знал только одну строчку "Like a G6".

В Сашкином дворе по снежным холмам, скрывавшим газоны, разливался противный мутно-янтарный фонарный свет, и, пока Серёжа прогревал машину, я пытался слепить двух снеговиков, которые должны были быть похожими на нас, но которые рассыпались, стоило мне попытаться уплотнить снег. Кончилось это тем, что у меня здорово покраснели руки, а Серёжа начал ругаться и приказал надеть его сверхтёплые перчатки Коламбия, которые были мне великоваты настолько, что тени моих пальцев в них шевелились, как у Эдварда руки-ножницы.

На обратном пути у меня немного закружилась голова, и в морозной ночи пустого города моё проваливающееся в сладкий хмельной сон зрение привлекали лишь вспышки других фар и блеск разноцветных гирлянд на городской ёлке у театра юного зрителя, который на мгновение разбудил в сердце ощущение новогодней сказки, что могла стать былью, если бы не новые обстоятельства в нашем с Серёжей будущем, о котором, я был уверен, я с тяжестью похмелья в первую очередь вспомню завтра утром.

Серёжа в ту ночь не смог остаться у меня, потому что утром ему с родителями нужно было ехать куда-то в гости, но пообещал приехать, как только освободится; на прощание он поцеловал меня, но не так, как мы целовались раньше, а просто чмокнул меня в губы, предварительно погасив в салоне свет.

Так мы вроде бы вернулись друг к другу, но вернулись уже другие мы: Серёжа и раньше был чуть более эмоционально недоступный, а начиная со второго семестра третьего курса он стал ещё и менее доступный в своём расписании из-за занятий для подготовки к экзамену на знание английского языка, который он должен был сдавать весной или в начале лета в Екатеринбурге. У него было три занятия каждую неделю и одно долгое, полуторачасовое, в субботу утром, в то время, в которое мы обычно плавали вместе в бассейне.

Его отец тоже сразу после новогодних каникул плотно занялся подготовкой к своему возможному попаданию в партийный список на предстоящих госдумовских выборах, и Серёжа вынужден был участвовать в том, что они в семье в телефонных разговорах с горе-шпионской хитростью называли "укладкой", то есть в бесконечном переписывании активов на маму Серёжи, на бабушку Серёжи, на дедушку Серёжи и на самого Серёжу, которое в те времена более аналогового, чем цифрового документооборота, требовало бесконечных визитов в нотариальные палаты, разбросанные по всему городу как на какой-то карте убийств из фильма ужасов про маньяков, в котором не просматривалось никакого умысла, сколько бы детектив его ни искал.

Он почти не ночевал у меня по пятницам, а если и ночевал, то допоздна шуршал черно-белыми распечатками каких-то упражнений, с кисловатым ещё запахом краски из принтера, который он забрал из одного отцовского офиса и зачем-то установил на мой рабочий стол. Провозившись с письменными тестами, он приступал к аудированию в наушниках, а потом устраивался на диване и засыпал под какой-нибудь старый фильм, пока я осторожно, чтобы не разбудить, укрывал его пледом.

Если раньше я не решался поговорить с ним о нашем будущем, потому что меня всё слишком устраивало в настоящем и я боялся его такими разговорами спугнуть, то теперь я понимал, что отведённого нам времени и без того оставалось слишком мало для счастья, и не хотелось портить его ссорами и руганью.

Их, тем не менее, было не избежать. В первый раз мы громко повздорили через пару недель после дня Святого Валентина, когда я обнаружил у него в бардачке смятую открытку, которую я ему подарил, рядом со сдавленной и полой, как тюбик закончившейся зубной пасты, пачкой сигарет, смятыми шуршащими обёртками жвачки и свёрнутыми в хрустящие комки чеками из супермаркета. Я исписал ту открытку так, что строчки в её нижней части выглядели просто утрамбованными и придавленными одна другой, потому что я оставлял слишком широкие расстояния между строк в начале поздравления; я выбрался из ловушки, прилепив небольшой квадратный стикер, чтобы закончить мысль. Когда я нашёл своё послание среди кучи мусора в его бардачке, я разозлился так, что потребовал его остановить машину и принялся неосторожно и безумно дёргать руль и сигналить, пока он отказывался подчиниться, а потом выпрыгнул чуть ли не на перекрёстке, ушёл в какие-то незнакомые дворы, составленные из карточек пятиэтажек с подсыревшей за зиму бурой краской, и шёл долго, пока случайно не вышел на остановку, которую часто видел на маршрутных указателях, но до которой никогда не добирался.

Я взялся помогать ему с непрофильными дисциплинами, которых во времена безальтернативного пятилетнего специалитета на каждом курсе было достаточно, и иногда сам засиживался допоздна и почти до утра, делая его задания за ворчащим компьютером. Ещё одна грандиозная ссора состоялась как раз в конце марта, когда мне показалось, что он относится к этим моим усилиям без благодарности, а скорее как к чему-то, что я просто обязан был делать, чтобы доказать, что я достоин этих наших отношений, и в отместку я испортил доклад, с которым он должен был выступать на психологии, исправив автозаменой существенную часть текста, вставив куда ни попадя словосочетания "дедушка Фрейд", "сосущий рефлекс", "кошмар на улице Юнга" и "комплекс Кармен Электры", среди остального бреда. Саша рассказывал потом, что он подумал, что Серёжа подавился чем-то и задыхается, потому что он покраснел, с трудом читал какие-то никак между собой не связанные слова и сочетания, что-то промычал, полистал доклад, извинился, сказал, что не готов, и ушёл с занятия. Я хохотал, слушая Сашку, пока этот самый доклад не прилетел мне прямо в лицо.

Нас удерживали вместе моя безусловная привязанность, которую мне страшно было ставить под сомнение и которая толкала меня на посильную помощь Серёже несмотря на то, что это означало приближать наш разъезд, а ещё сила Серёжиной привычки и новое поведение в сексе, в котором мы стали как будто бы больше позволять себя из-за того, что знали, что скоро расстанемся; наше сексуальное возбуждение удивительным образом усиливалось, пока слабела наша эмоциональная связь. Иногда по ночам мы строили какие-то воздушные замки, в башнях которых я за два года изучал английский язык на необходимом уровне и либо участвовал в программе обмена, либо уезжал к нему по программе Work and Travel. Вроде бы мы договорились до понимания того, что планы - это одно, а жизнь - совсем другое, и что, может быть, не будет вообще никакого партийного списка, в который сможет пролезть его отец, и что, когда всё будет готово к переводу в Америку, он ещё раз с ним поговорит и, может быть, донесёт до него другую позицию.

страницы [1] [2] [3] . . . [7]

Этот гей рассказ находится в категориях:
Любовь и романтика

Вверх страницы >>>
В начало раздела >>>
Прислать свой рассказ >>>